Сайт поэзии Сергея Щербакова

СЕРДЦЕ

Что из того,
Что, когда грустно,
Можно душой от звезды греться?
Сердце мое меня не любит,
Не любит меня мое сердце.

И оттого,
Если в час поздний
Прошлой любви я пишу повесть,
Сердце мое меня подводит,
Мается болью, забыв совесть.

Если же
Я захочу просто
Строить во сне воздушный замок,
Сердце уснуть никак не хочет,
Ворочается с боку на бок.

Видимо,
так оно и будет –
Мне ничего не суметь выпеть.
Сердце сживет меня со света –
Добрые люди придут выпить.

Скажут,
Что жил на земле тихо,
Вроде бы, был неплохой парень,
Но надоел своему сердцу,
И сердце его спеклось в камень.

1984

 

* * *

Смотрю в глаза судьбе своей
И вижу, что они раскосы.
В них много лет и много дней
Живут ненужные вопросы

О скудном смысле бытия
И роскоши пути земного,
И главное: не зря ли я
Влачу измученное слово?

В сердцах вымаливая дрожь,
Поэт пред миром беззащитен –
Сентябрь не потому хорош,
Что желт, а потому что сытен.

Зачем же я, понявший сам
Любви и смерти неизбежность,
Растил, шатаясь по лесам,
Свою бессмысленную нежность?

Так много муки, а в конце
Немножко слез, немножко крепа
И пыль на лавровом венце –
Как просто все и как нелепо...

1985

 

ГЛУХАРЬ

Глухарь – реликтовая птица,
В планету вросшая на треть,
Единственный, кто не боится
Самозабвенно песни петь.

Мы все поем любимых ради
Под небом, полным синевы.
Но недруга почуяв сзади,
Бежим или идем на Вы.

Ни человек, ни зверь, ни птаха
Не разорвали этот круг.
Один глухарь не знает страха,
Когда зовет своих подруг.

Тысячелетий сбросив бремя,
Вокруг не слыша ничего,
Он весь – любовь. И в это время
Убить удобнее его.

1985

 

ЭПИТАФИЯ

Я стираю пеленки –
Удивительно глупое дело!
Муза плачет в сторонке:
Как легко меня жизнь одолела.

А казалось сначала –
Жаль, что вышло, как видно, иначе -
Нас навек обвенчало
Золотое колечко удачи.

В мире осень и слякоть.
Я живу на Земле терпеливо.
Музе долго не плакать –
Эта женщина слишком красива.

Много юношей звонких
Выйдут к ней неизбежно и смело.
Я стираю пеленки –
Тоже нужное дело.

1985

 

* * *

Мы так и не спели задуманной песни,
А все вспоминали какое-то слово,
Так прочно, так глупо забытое нами,
Ведь были в том слове протяжность и нежность
И, главное, в нем открывалась надежда
На лучшее что-то. А ночь проходила,
Плескалась в реке полусонная рыба,
Костер догорал и хотелось заплакать;
И все нам казалось, что рядом, что близко,
Что вот уже скоро в единственном слове
Откроется нам бесконечная тайна...
А после так тихо, так трудно, так долго
Вставало над миром красивое солнце...
Мы так и не спели задуманной песни.

1986

 

СКРИПКА

Пускай на сердце глухая слякоть,
Пускай на сердце светло и чисто,
Никто не может так сладко плакать,

Как скрипка в чутких руках артиста.
И зритель думает – скрипке больно.
Ему оттого хорошо и грустно.
А скрипка плачет – она довольна,
Что так правдиво ее искусство.
Среди людских неизбежных буден
Оно окажется легким дымом,
Но скрипка рада – наверно, люди
Сегодня будут добры к любимым
И скажут им, что они красивы,
И даже им поцелуют руки
За то, что осень, за то, что живы,
За то, что горестны эти звуки.

1986

 

* * *

Слова… Слова…
Мне тоже жаль
Того, что жизнь проходит мимо,
Но голубеющая даль
Порой до слез невыразима,
И ходишь, трогая виски,
Пока душа сумеет снова
От первых приступов тоски
Дожить до искреннего слова.

1986

 

* * *

Еще одна любовь осталась позади.
Еще десяток строк, пока свежа утрата,
Про талые снега, про теплые дожди,
Про бесприютный свет недавнего заката.

И, может быть, о ней, пока душа светла,
Пока душа живет, сама стихи слагая.
Еще одна любовь сегодня умерла,
И кто ответит мне, родится ли другая.

1986

 

* * *

Пора подумать о душе,
Пока она еще крылата.
Без милой, братцы, в шалаше,
Да где-нибудь у переката –
Вот это жизнь!
Вот это рай!
Вот это место для работы!
Ходи себе и собирай
Слова в дорожные блокноты,
Дразни сердитых окуней,
Блесну закидывая в реку, –
Земля огромна, и на ней
Найдется место человеку.
Особенно, когда июнь…

1986

 

ПАМЯТНИК

Беда, любимые, беда –
Меня вчера похоронили,
И ни единого следа,
Лишь горсточка дорожной пыли
Да несколько дежурных фраз
О том, что числился поэтом.
А я ведь был голубоглаз,
Но, видимо, забыл об этом.
И, воздвигая пьедестал,
Я слишком многим улыбался
И ни о чем не рассказал,
Хотя о многом догадался.

1986

 

* * *

Кто-то спросит, как дела,
Не сумев убавить шага.
Как дела? – да вот бела
На столе моем бумага.

Вот, казалось, не спеша
Жил да жил, и песня пелась.
У меня была душа,
А потом куда-то делась.

Да, обычные дела.
Все они теперь похожи.
У меня любовь была
И у вас, наверно, тоже.

Я свою в ладонях нес,
А потом она погасла...
Боже правый, сколько слез
Было пролито напрасно.

Из-за этой чепухи
Разводить на сердце слякоть...
Почитайте мне стихи,
Чтобы я сумел заплакать.

1987

 

РАЗОЧАРОВАННЫЙ СТРАННИК

И снова будет день, и снова будет пища,
И женщина, и свет в единственном окне.
А он опять уйдет, но счастья не отыщет,
И скажет: «Это все осточертело мне!
Зачем такие дни, в которых мало света?
Зачем такая жизнь, в которой нет меня?
И женщина – зачем? Ни одного портрета
Душа не бережет для радостного дня.
И лишь десяток строк, написанных не мною,
Еще зовут идти в сиреневую ночь.
Доколе мне рыдать над каждою строкою,
Не могущей спасти, но могущей помочь?..»

А там, где у реки июньский полдень звонок
И легкий ветер пьет земную благодать,
Гуляет по траве веселый жеребенок
И хорошо ему, веселому, гулять.

1987

 

СТИХИ, НАПИСАННЫЕ
НА ВЫЕЗДНОМ СЕМИНАРЕ

Есть графоманы в городе любом.
Они в поэты выбьются едва ли.
А у меня в Москве остался дом, –
Там ждут меня, а может, перестали.

Там женщина – она любима мной
И, в общем-то, ни в чем не виновата.
Но встал меж нами каменной стеной
Роман в стихах про жертву бюрократа.

Да, я бежал бы, как библейский Лот,
Не оглянувшись на венок сонетов,
Но рейсы отменил Аэрофлот
В предчувствии открытия поэтов

А, видит Бог, какой я им судья,
Когда хочу единственного чуда,
Чтоб что-то (хоть харонова ладья)
Скорее увезло меня отсюда.

Есть графоманы в городе любом,
Их рифмы плохи, а сравненья жутки.
А у меня в Москве остался дом,
Где телефон молчит вторые сутки.

1988

 

КАМЕННЫЙ ЦВЕТОК

Данила-мастер, что твоя тоска,
Все помнит о своей хозяйке прежней?
Все так же тайна кажется близка
Тебе? И нет работника прилежней?

Ты в мастерах недаром знаменит.
И этим лишь свою обиду множишь.
Ведь изумрудный камень – малахит
Ты оживить теперь уже не сможешь.

А потому тебе спасенья нет.
Изба тесна, как новая могила,
Жена плоха и темен белый свет,
И тайна красоты тебя забыла.

Ты из горы вернуться к людям смог.
Но ты же знал – Она с тобой сочтется:
Увидевшему каменный цветок
Земное счастье в руки не дается.

Данила-мастер, Бог тебе судья,
Как всем, кого Она не удержала...
Так тупо ноет, к сердцу подходя,
Немой тоски отравленное жало.

1988

 

* * *

Художник был нетерпелив.
Ему хотелось
В одном портрете показать
Всю нежность Мира.

Он мучил кисти и себя,
Менял натурщиц,
Но ничего-то у него
Не получалось.

Хотя, когда он выставлял
Свои полотна,
Его хвалили, говоря:
«Они прекрасны!»

Он соглашался. Почему ж
Не соглашаться?
Они, и правда, хороши.
Но постепенно

Он опустился, заскучал,
Увлекся водкой
И начал путать имена
Любимых женщин.

1989

 

* * *

Не грустно ли, милая, жить,
Стихами судьбу измеряя,
И головы чьи-то кружить,
Своей ни на миг не теряя?

Мне грустно. Я помню тебя.
Мои полуночные думы,
Давно уже рифм не любя,
Беспомощны, злы и угрюмы.

Я помню. И как ни крути,
Судьба моя бродит в тумане.
Наверное, надо уйти
Куда-нибудь к Старой Рязани.

Там тишь да озерная гладь,
Там воля не знает предела.
Любовь не должна отвлекать
Мужчину от главного дела.

1989

 

* * *

Нет радости ни в чем.
Живу: надеюсь, верю,
Люблю, когда весна,
Жую, когда обед,
С друзьями водку пью,
Деньгами жизнь не мерю.
Живу не хуже всех.
А радости все нет.

А что бы ей не быть?
И сыт, и пьян, и вволю
Курю себе табак.
И сила есть в руках.
И дело, вроде, есть:
Сижу, стихи мусолю
Ночами. Но, увы,
Нет радости в стихах.

А помню, что была.
И Муза не молчала.
И плакалось легко
Под песню на лугу...
Зарплата ли мала?
Душа ли заскучала?
Вот, «Жигули» купил,
А радость – не могу.

Уж я ли не ищу
Ее по белу свету:
На крымском берегу,
На пражской мостовой,
В ученых словарях –
Нигде желанной нету.
Вот нет ее, и всё.
И хоть ты волком вой...

В дорогу ли спеша,
Подругу ли лаская,
Бутылку ли открыв
Хорошего вина,
Услышу сердца стук –
Не радость ли какая?
- Входи же! – говорю.
Нет, снова не она.

1989

 

ВРЕМЯ

1

Время становится тише
Ровно за час до рассвета.
В небе, а может быть, выше
Так и задумано это,

Чтобы одним домечталось,
Чтобы другим долюбилось.
Это, конечно же, малость,
Но и, конечно же, милость.

Тем же, кто сбился с дороги,
Тем, кому вовсе не спится,
Время подумать о Боге
И о душе помолиться.

2

Время становиться тише:
Меньше драть на пьянках глотку,
У Гаврюшина у Миши
Не глушить ночами водку.

Он мужик, конечно, славный.
Я его люблю как брата.
Но в руке его державной
Где же меч на супостата?

Или к нам судьба сурова?
Или мы душою слабы?
Ведь в начале было Слово,
А теперь вино да бабы.

Как мечтали мы о многом!
Неужели позабудем
Из Дарованного Богом
Что-нибудь оставить людям?

1998

 

ДАР

                                                     Л. Калюжной

Вот здесь когда-то жил безвестный сочинитель.
Жил бедно, но весной, в один погожий день,
Пронизывал его убогую обитель
Пьянящий аромат - вокруг цвела сирень.

Был аромат ее тягуч и фиолетов,
А он сидел один, топя в плохом вине
Нелепый дар судьбы - сплетать венки сонетов,
Не нужных никому в родной ему стране.

И вот, когда он стал совсем седым и старым,
И мог унять с трудом дрожание руки,
И проклинал свой дар, что был потрачен даром,
Тогда к нему пришли его ученики.

И он учил их так: «Возлюбленная лира
Свела меня с ума и привела в трактир.
Любите Божий мир, но не спасайте мира,
Поскольку все равно вы не спасете мир!»

Когда он уходил за край земного света,
Туда, где дан покой усталому уму,
То перед ним несли венки его сонетов,
Как он и полагал, не нужных никому.

1999

 

ЖАЛОБА

Всё врут, что истина в вине.
Зачем в компании безвестной
С вином смешал я дар небесный,
Дарованный на гибель мне?

В глазах туман, под сердцем зной.
А муза, старая кокетка,
Глядит презрительно и едко –
Она смеется надо мной!

Когда-то в юности своей
К ее ногам швырнувший сдуру
Карьеру, дом, аспирантуру,
Теперь я стал не нужен ей!

Что ей до горестей моих,
Она до мальчиков охоча,
Мечтами головы мороча
И славой соблазняя их.

1999

 

* * *

Я женщин возлюбленных брошу,
Я черные думы отрину,
Оставлю единую ношу -
Горящую в поле рябину.

К ее шелковистому стану,
Облитому пурпурным светом,
Я сердцем приникну и стану
Великим российским поэтом.

Достанет мне дара и воли,
Дожив до молитвенной дрожи,
Воспеть и рябину, и поле,
И женщин возлюбленных тоже.

2001

 

* * *

Каждый вечер, хмельной,
Он бредет из трактира,
И бренчит за спиной
Надоевшая лира.

А наутро опять,
Словно проклятый Богом,
Станет вирши слагать
Он возвышенным слогом.

Для чего небесам
Мучить грешное чадо,
Он не знает и сам,
Только знает, что надо.

Этот странный удел
Кто бы выбрал с охотой? -
Быть всегда не удел
И всегда за работой,

Мздою рук не марать
И от гибельной жажды
Каждый день умирать,
Чтобы выжить однажды.

2001

 

* * *

Стал я похожим на старый музей.
Может быть, стоит к врачам обратиться, -
Стали стираться из памяти лица
Прежних любимых и давних друзей.

Или не стоит судьбу искушать?
Жизнь прошумела, как в поле береза...
Самая грустная форма склероза –
Это, когда забываешь дышать.

2001

 

ХОККУ

А все же жаль, что родина забудет
Мои стихи, написанные всуе, –
Не так уж много у нее поэтов.

2004