Сайт поэзии Сергея Щербакова

* * *

У перекрестка двух звериных троп,
Измученный жарой и комарами,
Наткнулся я на полусгнивший гроб
И белый череп, вымытый ветрами.

На берегах глухих сибирских рек
Таких могил увидеть можно много...
Куда он шел, минувший человек?
Кого любил? В какого верил Бога?

Порой от кружки горького питья
Вдруг и ему, то явственней, то глуше,
Простая мысль о смысле бытия,
Как волчий вой, выматывала душу.

Ни имени, ни даты, ни креста...

1981

 

ВОЛК

Опять. Опять. Пожалуйста, молчи!
Когда луна парит холодной птицей,
Вы слышали когда-нибудь в ночи
Простую песню серого убийцы?

Рука сама хватается за нож.
Ужель, почуяв близость человечью,
Он злобно вспомнил, как хлестала дрожь
Его подругу, сбитую картечью?

А может быть, он плачет на луну,
Поняв беду совсем другого рода:
Мы все обречены на тишину
За горькой гранью нашего ухода.

Но, словно пропасть гулкой синевой
Иль ночью в чаше огонек случайный,
Тревожит душу этот жуткий вой
Какой-то смутной и запретной тайной.

Что знает он о звездной глубине,
Так безысходно в песне муча горло?
Какая боль, немыслимая мне,
Такую муку из него исторгла?

Как будто ветер в елях закачал
Глухое тело сгибшего рассвета.
Такой тоски я в людях не встречал.
Но, может быть, они скрывают это.

1981

 

НИКОЛАЮ ПРОКАЗИНУ

Я обзавелся всем необходимым:
Есть комната, ребенок и жена.
Она теперь меня пугает Крымом,
Где теплым морем жизнь окружена.

Но друг мой, Коля, рано мы осели.
Я вновь хочу и знаю, хочешь ты,
В страну, где чудом выживают ели
На скудной почве вечной мерзлоты.

Где комары, пожары и болота,
Где на палатках иней по утрам.
Но боже мой, какая там охота:
Расскажем детям - не поверят нам.

А помнишь, мы не испугались слишком,
Когда, раздвинув утренний туман,
Нам улыбнулся незнакомый мишка,
Отнюдь не олимпийский талисман.

Он был большой, смешной и косолапый
И мило скалил желтые клыки...
Ты даже обозвал его растяпой,
Когда остановился у реки.

Теперь весна. По голубым отрогам
Уже ручьи к Туолбе понеслись,
И мне приснилась дальняя дорога.
Но только, Коля, милый, не женись!

1981

 

ИСПОВЕДЬ

                        (перевод с латинского)

- Помоги умереть, пресвятой отче,
Отпусти грехи, успокой душу.

- Я затем и хожу по домам вашим,
Чтоб грехи отпускать, коль о том просят.
Ты ведь знаешь, что их искупить можно?

- Самый первый мой грех, пресвятой отче,
Что хотелось мне полететь в небо.
Я тогда уже стал собирать деньги –
Купить на базаре большие крылья,
Какие однажды я в детстве видел,
Их потом сожгли с хозяином вместе.

- Это тяжкий грех – захотеть крылья,
Приравняв себя к самому Богу,
И за это всегда на кострах грели,
Чтоб навек у других отбить охоту.
Но ведь ты никогда не летал в небо.

- Никогда не летал, пресвятой отче,
Хотя не умел бояться Бога.
Но когда собрал достаточно денег,
Чтоб купить себе хорошие крылья,
Мне уже не хотелось лететь в небо,
А хотелось красивых любить женщин.

- Это средний грех – целовать женщин,
За него нас всех на Суде спросят.
Только ты, я знаю, блюдя законы,
Спать ложился лишь со своей супругой,
А она, увы, не была красивой.

- Я её не любил, пресвятой отче,
Я был занят тем, что копил деньги,
Ты ведь знаешь, красавицы их любят.
А когда достаточно стал богатым,
То уже не хотел никаких женщин,
А хотел всего лишь собирать деньги.

– И еще один есть, пресвятой отче.
Это то, что когда стал совсем старым,
То уже не хотел никаких денег,
А до слез захотел посмотреть в небо,
Да глаза от меди совсем ослепли.
И тогда я в душе восхулил Бога.
И теперь бы хулил. Да теперь страшно.

- Видишь крест на мне – два крыла божьих,
Вот такой же крест над тобой будет,
Только он никого не зовет в небо.
Мы тебя закопаем с женой рядом,
А деньги твои пропадут даром.

1982

 

ПЛАНЕРСКОЕ

На третий день мне море надоело.
В нем не было первоначальной сини,
Которая в мечтах меня томила,
Звала к себе и счастье обещала.
А было жарко, дорого и тесно,
И закрывали вид на Чертов Палец
Пузатые начальственные дяди,
Лечившие излишнюю солидность
Пиявками великолепных спутниц,
Которые, однако, понимали
Тщету своих отчаянных усилий,
И потому с завидным постоянством
Предпочитали животам –карманы,
Прогулкам – мясо и соленым волнам
Шампанское в прибрежном ресторане,
За что корить их я бы не решился,
Поскольку тоже шел к воде не часто
(Меня смущал антропогенный фактор).

И только там, где начиналось небо,
Классические ветры Коктебеля
Все так же зло и радостно качали
Все тот же белый одинокий парус.

1985

 

МУЗЫКА

Какая ночь!
Зима какая!
Луна и свет до самых крыш!
Душа моя, давно немая,
Иную музыку услышь!
Смотри,
В незнаемых пределах,
Где жив неведомый закон,
От звезд, в ночи заледенелых,
Серебряный струится звон!

Должно быть,
В зове колокольном
Такая музыка жила –
Вот почему нам было больно
Бросать свои колокола.
В душе,
За внешностью беспечной,
Таится нежность в человеке...

Мы все пройдем дорогой млечной,
Землей прощенные навеки.

1985

 

ЛОШАДЬ

Упасть в траву и думать о хорошем.
К чему мне эти слезы о пустом?
Вот, например, пасущаяся лошадь
Приветствует меня, маша хвостом.

Ее, должно быть, одолели мухи,
А до меня ей вовсе дела нет.
К чужим слезам мы все довольно глухи:
И женщина, и лошадь, и поэт.

И лошади, конечно, не пристало
Жалеть меня и вообще жалеть,
Ее иначе в жизни воспитала
Витая веселящаяся плеть.

Ее не запрягли – она довольна,
А запрягут – потянет не спеша.
И оттого не знает слова «больно»
Лошажья терпеливая душа.

1985

 

* * *

Мои друзья меня забыли,
А о подругах нет и речи.
Что ж, мы когда-то славно жили,
О чем ты плачешь, человече?

1986

 

ПЛЯЖНАЯ ЗАРИСОВКА

В глазах рябит от афродит –
Неужто всех выносит море?
Как жаль, что я не знаменит,
Как жаль, что я с любимой в ссоре.

Ах лето, полное беды,
Для пылких юношей опасно –
Выходит дева из воды
Почти гола, почти прекрасна.

И я почти не виноват
В своей, такой сердечной смуте.
И мир совсем как райский сад,
Где каждый третий бесприютен.

1986

 

* * *

Обветшавшей роскошью одежд
Веселя покатую планету,
Десять тысяч радужных надежд
Вслед за мной бредут по белу свету.

Я, должно быть, полюбился им
Тем, что часто улыбался людям;
И когда душе невыносим
Звездный свет
Над жирной тиной буден,
С ними легче…

1986

 

* * *

Любимая, сколько восторженных глаз
Смотрело на нас, молодых и веселых!
Какие поэты молились за нас –
Грядущих строителей и новоселов.

Любимая, я ведь сегодня не пьян,
Но строя до неба серебряный терем,
Мы вырыли слишком большой котлован
И счет не вели непомерным потерям.

Любимая, сколько завистливых рук
Тянулось к твоим соболиным одежам!
Я знаю – таких не придумано мук,
Каких мы с тобой перемучить не сможем.

Мы многие беды в муку перетрем.
Но только обидно за радостный терем:
Мы все еще сами себе врем
И все еще сами себе верим.

1987

 

АЛЕКСЕЮ ФЕДОРИНУ

    Живи еще хоть четверть века...

                                    А. Блок

Ну что же, друг, указ указом,
А мы не виделись давно.
Пускай фонарь электроглазом
Косит завистливо в окно.

Ему ведь тоже одиноко,
К тому же близится январь.
Ты помнишь Александра Блока:
«Аптека, улица, фонарь»?

И ночь. А память человека
Опять былое ворошит.
Мы много жили. Четверть века,
Конечно, дела не решит.

Но сердце жалуется глухо,
Когда несжатой полосой
Проходит вечная старуха,
Звеня зазубренной косой.

Ей путь победный обеспечен –
Попробуй сделать поперек!
Она когда-нибудь под вечер
И к нам зайдет на огонек.

И сядет молча посередке,
Любя бессмысленное зло...
Давай-ка выпьем русской водки
За то, чтоб ей не повезло!

1987

 

ЗАПОВЕДИ

Чтоб на судьбу не грешить потом
(Вот, мол, судьба показала фигу),
Должен мужчина построить дом,
Сад посадить, написать книгу.

Так я и сделал. Книгу издал,
Сад посадил и дом поставил.
Думал, навек от тоски избавил
Сердце свое. И не угадал.

Что из того, что красив мой дом,
Есть в нем хозяйка, и так знакомо
Каждое деревце за окном –
Я не люблю своего дома.

Что из того, что велик мой сад,
Если садовником я обманут –
Кислые яблоки в нем висят,
Дети мои их есть не станут.

И, наконец, я не спал ночей,
Все сочинял как богаты будем...
Вот и хожу – не поднять очей –
Стыдно в глаза посмотреть людям.

1989

 

СМИРЕНИЕ

Много дней за мной ходило лихо,
Потому что я плутал во мгле,
Потому что я не знал, как тихо
Может быть под вечер на земле.

Божий мир безмолвен, как могила.
И, быть может, мне достанет сил
Не жалеть о том, что ты любила,
И забыть о том, что я любил.

Потому что есть еще отрада –
Я учусь покоем дорожить.
Ничего, забытая, не надо
Мне теперь, чтоб дни свои дожить.

Лишь бы сердце болью не сжимало,
Лишь бы воля наполняла грудь –
Этого для счастья было мало,
А для жизни хватит, как-нибудь.

Лишь бы солнце красное светило
Да всходила полная луна –
Я устал жалеть о том, что было,
Мне теперь важнее тишина.

1989

 

* * *

Поздний вечер.
Лунный свет.
Никого со мною нет.
Я один на белом свете
Полюбил полночный бред.
Я ушел от прежних мук,
От любовей и разлук.
Я давно записан в нети
У подружек и подруг.

Я давно сижу один.
Сам себе я господин.
Чашка чая,
Рюмка водки
Да еще валокордин.
Потому что, видно, срок,
Потому что – одинок,
И вчерашние молодки
Не пускают на порог.

Я гляжу на телефон.
Не проснется ль нынче он?
Но молчит проклятый зуммер,
И нейдет проклятый сон.
Впереди далекий путь.
В эту ночь
И в эту жуть
Дай-то Бог, чтоб я не умер.
Остальное как-нибудь...

1989

 

ПАМЯТИ ДРУГА

Товарища предав сырому мраку склепа
И выпив за покой его души вина,
Я плакал потому, что наша жизнь нелепа,
Но наша смерть еще нелепей, чем она.

Я вспоминал свою студенческую юность,
Бредущую в леса таксаторскую рать.
Как изменилось все! Как все перевернулось!
Как скоро стали мы товарищей терять!

Под ворохом цветов и грузом эпитафий
Один из нас теперь навеки погребен...
Придя домой, среди любимых фотографий
Я отыскал одну – камшиловских времен.

Да, так оно и есть. На глянцевой бумаге
Запечатлен судьбой в ее счастливый час
Таксаторский отряд. Веселый Васька Вагин
Уселся ближе всех к снимающему нас.

1997

 

* * *

Великий пост мы прожили в грехе.
Теперь не нам бывать за тем порогом,
Куда душа уходит налегке
Молиться и вести беседы с Богом.

Мы не смогли соблазна побороть,
И грех свой сами предали огласке.
Но может быть, ведь милостив Господь,
Простится нам на светлый праздник Пасхи.

1999

 

АНТОНИНЕ РОСТОВОЙ

Я проснулся весной. Я люблю по весне просыпаться
И бродить по Москве, навещая друзей и подруг,
Чтобы в доме твоем как-нибудь невзначай оказаться,
Потому что такой у меня заколдованный круг.

Ты все так же одна. Черный кот да нечистая сила
Твой покой берегут, и меня им легко погубить.
Ты не любишь меня. Ты меня никогда не любила.
Что за странная блажь – никогда никого не любить!

Это, впрочем, пустяк. Я и так расплодился по свету.
Есть и кроме любви на земле беспокойная власть.
Потому-то поэт иногда и приходит к поэту,
Чтобы им средь людей друг без друга совсем не пропасть.

Я ведь тоже один. И дела мои, кажется, плохи.
Да и вирши, пожалуй, уже не вполне хороши.
Мы остались детьми навсегда уходящей эпохи,
И в грядущей эпохе нам никак не хватает души.

1999

 

ЮБИЛЕЙНОЕ

                                    Отцу

Когда справляешь юбилеи,
Приятно это. Только, все же,
Уже и волосы белее,
Уже и женщины дороже.

Врачи толкуют о диете
И просят сбавить обороты…
И только дети – те же дети,
Все так же требуют заботы.

2001

 

* * *

Стал я похожим на старый музей.
Может быть, стоит к врачам обратиться, -
Стали стираться из памяти лица
Прежних любимых и давних друзей.

Или не стоит судьбу искушать?
Жизнь прошумела, как в поле береза...
Самая грустная форма склероза –
Это, когда забываешь дышать.

2001

 

ПАМЯТИ МАТЕРИ

Здесь не стало матушки моей.
Девять дней прошли и сорок дней.
Год пройдет, потом и жизнь пройдет –
Матушка меня на небе ждет.

Я не стану Господа винить,
Стану в церковь Божию ходить –
Мне нельзя во время судных дней
Разминуться с матушкой моей.

2004

 

* * *

                    Т.П. Колпаковой

Суров монастырь Соловецкий
Из дикого сложенный камня.
Холодное Белое море
Дробится о стены его.

Зато со времен Аввакума
Здесь каждое озеро свято.
И каждая малая тропка
К высокому храму ведет.

Но пастыри здешние строги.
Они молодых не венчают.
А молятся только за нашу
Святую и грешную Русь.

2005

 

* * *

Я что-то запил на ровном месте.
Душа ль грустит о душе-невесте,

С которой вечность прошла бы рядом?
Луна ли давит холодным взглядом,

Тревожит ум и, полна не в меру,
Вливает в сердце любви химеру?

Весна ли бродит в крови, как бражка?
Оно бы в радость, да сердцу тяжко.

Уж больно долго похмелье длится…
Ты где же ходишь, душа-девица?

Увы, далече. А те, что рядом,
Боюсь, похмелят не вином, но ядом.

2005